– Да. Я интересуюсь многочисленной семьей Марка. И девочка у вас с Машей очень красивая. На тебя похожа.

– Ее в газетах точно не было, – качаю головой с легкой полуулыбкой. Моник лопает еще один шарик. И еще…

– Упс. Я помогаю просто, – невинно улыбается, пожимая плечами. Забавная. И без лишнего гламура. Стильная короткая стрижка, простое черное платье, стройная фигурка, туфли без каблука.

– В газетах, может, и нет, – продолжает она. – а вот у Марка много фотографий Маши и Евы. Он говорил мне, что твоя жена хотела быть балериной. Что за семья такая? Талант на таланте. Я, когда приехала, вообще испугалась. Столько лиц незнакомых. Елизавету, я, конечно, знала, и Машу сразу узнала. Она у тебя красавица невероятная.

Я больше не улыбаюсь, пристально глядя на Моник чуть прищуренными глазами. Жалею, что оставил на кухне солнечные очки. Я понимаю, что Моник не просто так подошла ко мне, и весь этот разговор ведет к чему-то важному для нее. Мне не нравится то, что она рассказала про фотографии Маши и Евы, которые, оказывается, есть у Марка. Как и то, что Моник из всех, кого увидела сегодня в доме, узнала только мою жену.

– Кстати, ты видел, какой подарок он ей привез? На день рождения. Специально вылетел раньше. Романтично, правда? Так по-братски, – с иронией усмехается девушка, выпуская струйку сигаретного дыма, не сводя с меня своих черных глаз. Что она несет?

– Какой подарок? – думаю «вслух». Внутри зарождается неприятное ощущение. Мне хочется заставить замолчать эту безумную девушку, но я, как под гипнозом, продолжаю слушать ее.

– Музыкальная шкатулка. Танцующая балерина. Так символично. Он завет ее «Джульеттой». Есть идеи, почему?

– Я не знаю. Может быть, что-то из детства, – бормочу я, оглушенный новостью о происхождении шкатулки в нашей спальне. Отвожу в сторону глаза, невольно находя взглядом Машу, которая как раз выходит с подносом, наполненным посудой для сервировки и идет к столу.

Не могу поверить. Маша солгала мне. Сказала, что ей подарили танцующую балерину родители детей, которых она тренирует. Но даже не это самое страшное. Раз подарок появился в нашем доме, значит, Маша забрала его как-то. Вывод очевиден. Она встречалась с Марком в четверг. Потом я застал его с ней в пятницу. Я спросил у нее, что забыл этот клоун в ее центре. И она снова солгала мне. Что за? Чувствую, как от напряжения сводит скулы, окурок обжигает кожу пальцев, догорев до фильтра, и я выкидываю его.

Поднимаю на Моник бесстрастный тяжелый взгляд. Она закусывает губу, и выглядит невероятно уязвимой.

– Я ничего не утверждаю. У меня нет никаких фактов. Да, и быть не может. Мы живем через океан от вас, – тихо, сбивчиво и нервно говорит очень быстро Моник, подходя ко мне ближе на шаг. – Но я нахожу странным то, что мой муж постоянно пишет ей, хранит ее фотографии, несколько недель по всему Лос-Анжелесу ищет ей подарок, а потом везет ровно в день рождения. Я долго ничего такого не думала. Правда, я верила, что это просто дружба….

– Долго ничего такого не думала? Вы женаты год, – скептически замечаю я, обрывая девушку. – Моник, всему, что ты перечислила, есть объяснение.

– Серьезно? – криво улыбается она, вздергивая одну бровь. В ее губах третья сигарета за то время, что мы здесь стоим. Я забыл про шарики. Маша уходит в дом за следующей партией посуды. На ней красное свободное платье и простые босоножки белого цвета.

– Какое объяснение? – спрашивает с истерическими нотками Моник, переходя в наступление и вторгаясь в мое личное пространство. Мой висок болезненно пульсирует, я отступаю, не собираясь выслушивать истерики ревнивой бабы, – А хочешь, я расскажу о нашей свадьбе?

– Лучше не нужно, Моник. Ты расстроена…

Она обрывает меня на полуслове.

– Я не расстроена. Он звонил ей каждую гребаную минуту, прямо с церемонии. Думаешь, поделиться радостью?

– Моник, тебе стоит поговорить о своих сомнениях с мужем. Не со мной, – произношу я сдержанно. Кладу ладонь на плечо девушке, пытаясь успокоить. – Дело ведь не только в Марке, правда? Ты употребляешь наркотики, Моник? – мягко интересуюсь я. – В таком состоянии некоторые вещи кажутся не такими, какие они есть на самом деле. Тебе стоит завязать. Ты молодая, тебе нужно подумать о своем здоровье.

– К черту, папочка. Нотаций мне твоих не нужно, – отмахивается Моник. Она нервно подносит к губам сигарету. Глубоко затягивается, потом резко выпускает дым. Выглядит спокойнее. – Я просто тебя поставила в известность. – заканчивает она.

– Это смешно, – качаю головой в ответ на слова девушки. На самом деле мне не до смеха. Я вижу, что Моник на взводе. Я боюсь, что она может понести этот бред кому-то еще. С Машей и причинах ее вранья я разберусь позже. И с этой странной дружбой, которая мне не нравится – тоже, позже. Не время и не место для разбора полетов.

Долбанные шарики кончились.

Выдыхаю.

– Пойдем, выпьем кофе? Или тебе лучше чай? – миролюбиво предлагаю я, пытаясь сменить тему и помочь девушке расслабиться.

– Нет. Спасибо, – с замкнутым видом качает головой Моник. – Иди, я покурю здесь.

– Ты в порядке? – я мягко касаюсь ее локтя, и она больше не пытается оттолкнуть меня.

– Да, спасибо. Извини, что вела себя, как дура. Забудь. Это просто нервы. – пожимает плечами Моник. Я понимающе улыбаюсь.

– Не нужно курить так много, но это не мое дело. Можешь пока присесть, заодно и место самое лучшее займешь, – я киваю в сторону огромного стола под установленным по случаю шатром. – Пойду посмотрю, не нужно ли еще помочь с чем-нибудь. Не скучай.

– Увидимся, – говорит Моник уже совершенно спокойно и даже беспечно улыбается.

Сначала я иду проведать дочь. Ева увлечена игрой и даже не замечает моего присутствия. Я вижу, как она и другие дети разных возрастов катаются с горки, прыгают в бассейне с шариками, носятся, как угорелые, догоняя друг друга. Виктории нигде уже не видать. Видимо, не выдержала шумной компании, в отличии от Стеллы, которая едва заметно мне кивает. Ни она, ни я вступать в диалог не горим желанием. Обхожу дом и поднимаюсь по крыльцу внутрь. Надо поговорить с Машей, но придется подождать до дома.

Слишком многое в этой истории кажется странным. С момента появления Марка в больнице четыре года назад и до шкатулки с балериной в нашей спальне. Меня тревожит то, что Маша никогда не говорит о нем. Словно его и вовсе не существует, а факты свидетельствуют о том, что на самом деле их связывают достаточно близкие… Нет, мне не нравится это слово. Теплые отношения.

Меня тревожит то, что она лжет мне, тайно с ним встречается. Меня тревожит то, что она принимает от него подарки и снова лжет мне, выдавая их за чужие. Черт возьми, если бы с такой дилеммой ко мне пришел очередной клиент, вердикт был бы категоричен и скор, но я не могу смотреть на вещи объективно, когда задействованы мои чувства. Когда речь идет о Маше, мне сложно мыслить здраво.